Пернатый город

     Когда мы в последний раз прислушивались к пению птиц? Именно прислушивались, а не несясь сломя голову на работу, с жадностью или привычной тоской прислушивались к звукам приближающегося трамвая, автобуса или поезда метро, а то и за рулем собственной или служебной машины, глотая угарный газ и окружающий шум и поглядывая на часы в надежде не опоздать? Какое уж тут еще пение, когда бежишь на работу - скажете Вы, и, возможно, будете по-своему правы. Тут и знакомых-то не разглядишь в этой упорядоченной толчее и суете, да о родных забудешь, не то что щебетание каких-то никому не нужных птиц...

     Когда-то давно, когда я искренне пытался соответствовать образу и подобию всех вышеописанных людей, один раз внезапно ощутил такое непередаваемое ощущение, которое и снова поймал сегодняшним утром. Кто был в тех местах, знают, на что похож район в Москве между всеми этими резиденциями важных и не очень чиновников и останками (по другому не скажешь) гостиницы "Россия". Правильно, на каменные и железобетонные джунгли, в котором даже люди кажутся неживыми и человекоподобными роботами, лишь только иногда разбавляемыми искренним и неиссякаемым любопытством групп туристов, которые так же выделяются из этой чиновничьей суеты, как и панки на конкурсе красоты. Но совершенно случайно во всей этой каменной монолитной твердыни уцелели несколько тополей со стороны, выходящей к Москве-реке. И вот каждую весну, в этом практически единственном живом и сопротивляющемся асфальтовому, кирпичному и бетонному натиску уголке, пел соловей. 

     Впервые расслышав его трели, я даже растерялся от такого несоответствия живых и жизнерадостных звуков этому безжизненному и суетливому месту, в котором на километры не найдешь живых деревьев, не считая посаженных еще в советские времена как обязательный атрибут власти голубых елей. Но факт остается фактом - несмотря ни на что, он с самого раннего утра начинал выводить именно на тополях свои рулады, словно пытался разрушить только одним своим фактом своего существования эту безжизненную серость, напоминая о том, что жизнь не здесь, в этих крошечных каменных или других клетушках, и не в этой мышиной суете, а совсем в другом. Ловил себя на мысли, что открывая окно, как некоторые включают радиоприемник или телевизор, слушал его внимательнее любого концерта, хотя и нещадно перебиваемого шумом центра. Одна только эта песня поднимала настроение в любую погоду, и он словно зная это, старался и в дождливые дни, и в солнечную погоду. Вот такая была его самоотверженность там, где иногда людям и днем-то дышать трудно. Зато реакция коллег была вполне предсказуемой, практически именно такой, как я описал в начале, ведь нужно было сделать столько важных дел, поставить столько важных подписей и виз, собрать столько еще чего-нибудь для кого-нибудь, чтобы... Останавливаюсь, не об этом речь.

     Просто сегодня с утра стал свидетелем картины, которая и всколыхнула память. Помимо привычного звукового городского фона, уже не замечаемого и являющимся неизбежным атрибутом любого выхода из дома, вдруг поймал такое оглушающее многоголосье птичьего щебетания, что даже остановился. Здесь был и темпераментный воробьиный безостановочный гомон, словно вся эта стайка решила убедить каждого своего участника в отдельности и весь мир придачу в чем-то своем, но за общим шумом не слышно отдельных голосов. Здесь присутствовали и тонущие в этом непереводимом воробьином итальянском (сразу вспомнились январские мысли о языке) отдельные синичьи нотки, которые вплетались в общий хор и словно тонули в нем, но не теряли своей индивидуальности, нежно и как-то уверенно выделяясь при редких паузах. И над всем этим хором голосов главенствовал совершенно неуместный и звучащий чужеродно в этой жизнерадостной стихии хриплый вороний голос. Но даже не это многоголосье, хотя и обычное для города, привлекло внимание и стало причиной этих строк. Остановившись буквально на несколько секунд и прислушиваясь, услышал слова одного ребенка - ой, мам, слушай, как громко птички поют. Увы, ответом был вполне предсказуемый пассаж о том, что идем быстрее, я на работу опаздываю...

     И дело даже не в том, кто здесь прав, кто виноват, здесь таковых не найдется. Кто-то видит в таких простых и обыденных вещах красоту и хранит ее в памяти, а кто-то отмахивается, какую бы причину для этого не придумал, позволяя себе редкие минуты единства с природой только на "отдыхе" и забывая о простой истине, что и сам является ее частью. Но так уж повелось, что мы считаем себя выше всего этого, а тех, кто восторгаются такими вещами, считаем глупыми и недалекими, как неразумных детишек, которых нужно научить настоящей жизни, посвященной зарабатыванию денег и материальных благ.

     И виденная картина прекрасно отражает эту самую жизнь. Мы так же похожи на всем нам известных пернатых городских жителей, как и они похожи на нас, они наше отражение. Большинство из нас с самого раннего утра до поздней ночи так же занято работой, как и наши пернатые соседи. Так же знаем, что никогда не выжить в одиночку, индивидуальность и одиночество здесь не в почете, поэтому те же стаи воробьев, голубей и ворон так же прекрасно подходят к нашей повседневности в виде любого вида работы. И всегда найдется лидер среди этого единства непохожих, но которых невозможно различить на фоне себе подобных, но безошибочно узнаваемый по первым же движениям. Замечали, что когда один вспорхнет, за ним бросятся и остальные. Но ведь всегда найдется место исключению, ведь среди стаи сизых голубей вы обязательно обратите внимание на белого... Как синички и снегири, которые даже на фоне своих серых и черных собратьев выделяются броским нарядом и своего рода изысканным вкусом, не говоря уже о крайне редких гостях - сороках, клестах, дроздах или иволгах.

     И характер они тоже взяли у нас, их соседей, или мы у них. Даже не надо описывать, достаточно взглянуть на их поведение и у любого без труда найдутся подходящие личности для сравнения, особенно уж ярко ассоциирующиеся с панической шумностью воробьев, вездесущей стайной массовостью голубей, наглостью и нахальством ворон, яркой индивидуальностью синиц, твердостью и упорством невзрачных дятлов (не стоит улыбаться так широко!), щегольским, но все равно растворяющимся в их толпе шармом скворцов, а также резкостью и беспринципностью сорок.

     А ведь прав был философ, что город - единство непохожих. Нас и их, и не только их. И даже тому, кто решит спрятаться или укрыться от этой вездесущей суеты или людей, вернее, эмоций, связанных с ними, совсем не место в городе, ведь он всегда будет пойман или настигнут ими хотя бы через наших вечных спутников, которых мы обычно не замечаем.